Неточные совпадения
Сначала полагали, что жених с невестой сию минуту приедут, не приписывая никакого значения этому запозданию. Потом стали чаще и чаще поглядывать на дверь, поговаривая
о том, что не случилось ли чего-нибудь. Потом это опоздание стало уже неловко, и родные и
гости старались делать вид, что они не
думают о женихе и заняты своим разговором.
Но в это самое время вышла княгиня. На лице ее изобразился ужас, когда она увидела их одних и их расстроенные лица. Левин поклонился ей и ничего не сказал. Кити молчала, не поднимая глаз. «Слава Богу, отказала», —
подумала мать, и лицо ее просияло обычной улыбкой, с которою она встречала по четвергам
гостей. Она села и начала расспрашивать Левина
о его жизни в деревне. Он сел опять, ожидая приезда
гостей, чтоб уехать незаметно.
Оставшись один, он даже
подумал о том, как бы ему возблагодарить
гостя за такое в самом деле беспримерное великодушие.
И Анна Сергеевна в тот вечер
думала о своих
гостях. Базаров ей понравился — отсутствием кокетства и самою резкостью суждений. Она видела в нем что-то новое, с чем ей не случалось встретиться, а она была любопытна.
— Не знаю, — ответил Самгин, невольно поталкивая
гостя к двери, поспешно
думая, что это убийство вызовет новые аресты, репрессии, новые акты террора и, очевидно, повторится пережитое Россией двадцать лет тому назад. Он пошел в спальню, зажег огонь, постоял у постели жены, — она спала крепко, лицо ее было сердито нахмурено. Присев на кровать свою, Самгин вспомнил, что, когда он сообщил ей
о смерти Маракуева, Варвара спокойно сказала...
Она точно не слышала испуганного нытья стекол в окнах, толчков воздуха в стены, приглушенных, тяжелых вздохов в трубе печи. С необыкновенной поспешностью, как бы ожидая знатных и придирчивых
гостей, она стирала пыль, считала посуду, зачем-то щупала мебель. Самгин
подумал, что, может быть, в этой шумной деятельности она прячет сознание своей вины перед ним. Но
о ее вине и вообще
о ней не хотелось
думать, — он совершенно ясно представлял себе тысячи хозяек, которые, наверное, вот так же суетятся сегодня.
«Вот кто расскажет мне
о ней», —
подумал Самгин, — а
гость, покачнув вперед жидкое тело свое, сказал вздыхая...
— Ты засыпал бы с каждым днем все глубже — не правда ли? А я? Ты видишь, какая я? Я не состареюсь, не устану жить никогда. А с тобой мы стали бы жить изо дня в день, ждать Рождества, потом Масленицы, ездить в
гости, танцевать и не
думать ни
о чем; ложились бы спать и благодарили Бога, что день скоро прошел, а утром просыпались бы с желанием, чтоб сегодня походило на вчера… вот наше будущее — да? Разве это жизнь? Я зачахну, умру… за что, Илья? Будешь ли ты счастлив…
Теперь его поглотила любимая мысль: он
думал о маленькой колонии друзей, которые поселятся в деревеньках и фермах, в пятнадцати или двадцати верстах вокруг его деревни, как попеременно будут каждый день съезжаться друг к другу в
гости, обедать, ужинать, танцевать; ему видятся всё ясные дни, ясные лица, без забот и морщин, смеющиеся, круглые, с ярким румянцем, с двойным подбородком и неувядающим аппетитом; будет вечное лето, вечное веселье, сладкая еда да сладкая лень…
Марина не
думала меняться и
о супружестве имела темное понятие. Не прошло двух недель, как Савелий застал у себя в
гостях гарнизонного унтер-офицера, который быстро ускользнул из дверей и перелез через забор.
— Они встали; пожалуйте, Василий Назарыч, — говорил Нагибин, появляясь в дверях. — Я сказал им, что приведу такого
гостя, такого
гостя,
о каком они и
думать не смеют. Сначала не поверили, а потом точно даже немножко испужались…
Впрочем, я старался
о них не
думать; бродил не спеша по горам и долинам, засиживался в деревенских харчевнях, мирно беседуя с хозяевами и
гостями, или ложился на плоский согретый камень и смотрел, как плыли облака, благо погода стояла удивительная.
Но вот наконец его день наступил. Однажды, зная, что Милочка
гостит у родных, он приехал к ним и, вопреки обыкновению, не застал в доме никого посторонних. Был темный октябрьский вечер; комната едва освещалась экономно расставленными сальными огарками; старики отдыхали; даже сестры точно сговорились и оставили Людмилу Андреевну одну. Она сидела в гостиной в обычной ленивой позе и не то дремала, не то
о чем-то
думала.
— Па-аслушайте, господин Мышкин, — визжал Ипполит, — поймите, что мы не дураки, не пошлые дураки, как
думают, вероятно,
о нас все ваши
гости и эти дамы, которые с таким негодованием на нас усмехаются, и особенно этот великосветский господин (он указал на Евгения Павловича), которого я, разумеется, не имею чести знать, но
о котором, кажется, кое-что слышал…
Таким образом, появление князя произошло даже кстати. Возвещение
о нем произвело недоумение и несколько странных улыбок, особенно когда по удивленному виду Настасьи Филипповны узнали, что она вовсе и не
думала приглашать его. Но после удивления Настасья Филипповна выказала вдруг столько удовольствия, что большинство тотчас же приготовилось встретить нечаянного
гостя и смехом, и весельем.
Князь, между прочим, слишком интересовался новым своим
гостем, сопровождавшим генерала; он ясно угадал в нем Евгения Павловича Радомского,
о котором уже много слышал и не раз
думал.
Он просиживал около нее целые ночи и по-прежнему терпеливо ждал, когда она возвратится от случайного
гостя, делал ей сцены ревности и все-таки любил и, торча днем в своей аптеке за прилавком и закатывая какие-нибудь вонючие пилюли, неустанно
думал о ней и тосковал.
Отчаянный крик испуганной старухи, у которой свалился платок и волосник с головы и седые косы растрепались по плечам, поднял из-за карт всех
гостей, и долго общий хохот раздавался по всему дому; но мне жалко было бедной Дарьи Васильевны, хотя я
думал в то же время
о том, какой бы чудесный рыцарь вышел из Карамзина, если б надеть на него латы и шлем и дать ему в руки щит и копье.
Князь вежливо пустил всех
гостей своих вперед себя, Крапчик тоже последовал за другими; но заметно был смущен тем, что ни одного слова не в состоянии был приспособить к предыдущему разговору. «Ну, как, —
думал он, — и за столом будут говорить
о таких же все пустяках!» Однако вышло не то: князь, скушав тарелку супу, кроме которой, по болезненному своему состоянию, больше ничего не ел, обратился к Сергею Степанычу, показывая на Петра Григорьича...
Когда молебен кончился, когда
гости разошлись, Передонов долго
думал о том, где бы могла скрываться недотыкомка. Варвара ушла к Грушиной, а Передонов отправился на поиски и принялся перерывать ее вещи.
— Любезный друг! Я болен и это письмо пишу к тебе рукою Домны Осиповны. Приезжай ко мне на святках
погостить; мне нужно поговорить и посоветоваться с тобою об очень серьезном для меня деле. — «
О каком это серьезном деле?» —
подумала Домна Осиповна, заканчивая письмо.
Эту его особенность хорошо знала Елена Петровна и в материнской гордости, чтобы не дать
гостю несправедливо
подумать о Саше, заставляла его взглянуть широко и прямо.
После ужина, когда уехали
гости, он пошел к себе в комнату и лег на диван: ему хотелось
думать о монахе. Но через минуту вошла Таня.
— Скажите на милость: он здесь — в зале расположится; одна чистая комната, он и в той дортуар себе хочет сделать. Вы
о семействе никогда не
думали и не
думаете, а только
о себе; только бы удовлетворять своим глупым наклонностям: наесться, выспаться, накурить полную комнату табаком и больше ничего; ехать бы потом в
гости, налгать бы там что-нибудь — вот в Москву, например, съездить. Сделали ли вы хоть какую-нибудь пользу для детей, выхлопотали, приобрели ли что-нибудь?
Смотрю, стол накрыли на двенадцать приборов, а
гостей нас всего пять с хозяином. Наконец поставили давно ожидаемый обед. Я чуть не расхохотался, увидев что всего-навсего на стол поставили чашу, соусник и жареную курицу на блюде. Правду сказать, смешно мне было, вспомнив
о нашем обыкновенном обеде, и взглянуть на этот мизерный обедик."Но, —
подумал, — это, может, первая перемена? Увидим".
Гости ели и, глядя на Дымова,
думали: «В самом деле, славный малый», но скоро забывали
о нем и продолжали говорить
о театре, музыке и живописи.
Вошла Надя в дом сердитая, нездоровая,
думая о том, что весь вечер будут
гости, что надо занимать их, улыбаться, слушать скрипку, слушать всякий вздор и говорить только
о свадьбе. Бабушка, важная, пышная в своем шелковом платье, надменная, какою она всегда казалась при
гостях, сидела у самовара. Вошел отец Андрей со своей хитрой улыбкой.
А старуха сидела молча, сгорбившись, и
о чем-то
думала; Фекла качала люльку… Видимо, сознавая себя страшным и довольный этим, Кирьяк схватил Марью за руку, потащил ее к двери и зарычал зверем, чтобы казаться еще страшнее, но в это время вдруг увидел
гостей и остановился.
Ольга Михайловна рассудила, что если она поспешит спрятаться в шалаш, то ее не заметят и пройдут мимо, и ей не нужно будет говорить и напряженно улыбаться. Она подобрала платье, нагнулась и вошла в шалаш. Тотчас же лицо, шею и руки ее обдало горячим и душным, как пар, воздухом. Если бы не духота и не спертый запах ржаного хлеба, укропа и лозы, от которого захватывало дыхание, то тут, под соломенною крышей и в сумерках, отлично можно было бы прятаться от
гостей и
думать о маленьком человечке. Уютно и тихо.
Мужа нашла она в кабинете. Он сидел у стола и
о чем-то
думал. Лицо его было строго, задумчиво и виновато. Это уж был не тот Петр Дмитрич, который спорил за обедом и которого знают
гости, а другой — утомленный, виноватый и недовольный собой, которого знает одна только жена. В кабинет пришел он, должно быть, для того, чтобы взять папирос. Перед ним лежал открытый портсигар, набитый папиросами, и одна рука была опущена в ящик стола. Как брал папиросы, так и застыл.
Накануне приезда жениха, когда невеста, просидев до полночи с отцом и матерью, осыпанная их ласками, приняв с любовью их родительское благословение, воротилась в свою комнатку и легла спать, — сон в первый раз бежал от ее глаз: ее смущала мысль, что с завтрашнего дня переменится тихий образ ее жизни, что она будет объявленная невеста; что начнут приезжать
гости, расспрашивать и поздравлять; что без
гостей пойдут невеселые разговоры, а может быть, и чтение книг, не совсем для нее понятных, и что целый день надо будет все сидеть с женихом, таким умным и начитанным, ученым, как его называли, и
думать о том, чтоб не сказать какой-нибудь глупости и не прогневить маменьки…
— Только не эту, Танти, пожалуйста, не эту. Что
о нас
подумает наш
гость!
Все пришло в движение: учитель стремглав бросился из дверей, чтоб встретить его внизу, у крыльца;
гости встали с мест своих, и даже Алеша на минуту забыл
о своей курочке и подошел к окну, чтоб посмотреть, как рыцарь будет слезать с ретивого коня. Но ему не удалось увидеть его, ибо он успел уже войти в дом. У крыльца же вместо ретивого коня стояли обыкновенные извозчичьи сани. Алеша очень этому удивился! «Если бы я был рыцарь, —
подумал он, — то никогда бы не ездил на извозчике, а всегда верхом!»
Кунин взглянул на отца Якова. Тот сидел согнувшись,
о чем-то усердно
думал и, по-видимому, не слушал
гостя.
Макар Тихоныч непомерно был рад дорогим
гостям. К свадьбе все уже было готово, и по приезде в Москву отцы решили повенчать Евграфа с Машей через неделю. Уряжали свадьбу пышную. Хоть Макар Тихоныч и далеко не миллионер был, как
думал сначала Гаврила Маркелыч, однако ж на половину миллиона все-таки было у него в домах, в фабриках и капиталах — человек, значит, в Москве не из последних, а сын один… Стало быть, надо такую свадьбу справить, чтобы долго
о ней потом толковали.
Оба капитана, довольно усердно потягивающие херес и покуривавшие свои пенковые трубочки, расспрашивали своего
гостя о России,
о тамошних порядках и сами в свою очередь рассказывали различные эпизоды из своей морской жизни. Так прошел час, и Ашанин, было, уже
думал распроститься с гостеприимными моряками, но старик-капитан снова стал рассказывать
о своем недавнем несчастье, и уйти было неловко.
Равнодушно прочитала отцовское письмо Дуня. Тому лишь порадовалась, что можно ей дольше
гостить в Луповицах. Что за дело ей до разъездов отца, до Параши, до Аксиньи Захаровны, до всех, даже до Груни. Иные теперь мысли, иные стремленья. Злорадно, однако ж,
подумала она
о по́стриге Фленушки…
Уже отправляясь на прогулку, чинно выступая подле Дорушки, среди бесконечной вереницы пар по широкому, уличному тротуару и глядя на высокие дома и роскошные магазины, Дуня с ужасом
думала о том, как бы ей не пришлось попасть в число «счастливых», назначенных на завтра в
гости к попечительнице.
Пока этот враждебный гений, с лицом ровного розового цвета и с рыжими волосами, свернутыми у висков в две котелки, пошел доложить Тихону Ларионовичу
о прибывшем
госте, Горданов окинул взором ряд комнат, открывавшихся из передней, и
подумал: «однако этот уж совсем подковался.
О плане этом никто не высказал никакого мнения, да едва ли
о нем не все тотчас же и позабыли. Что же касается до генеральши, то она даже совсем не обращала внимания на эту перемолвку. Ее занимал другой вопрос: где же Лариса? Она глядела на все стороны и видела всех: даже, к немалому своему удивлению, открыла в одном угле Ворошилова, который сидел, утупив свои золотые очки в какой-то кипсек, но Лары между
гостями не было. Это смутило Синтянину, и она
подумала...
Вечером Андрей Васильич пришел ко мне. Спервоначалу так себе
о том,
о сем покалякали. Потом речь на немку свел, хвалит ее пуще божьего милосердия. Я слушаю да
думаю: что еще будет! Говорит, она-де и креститься может; господа-де женятся же на немках. Смекнул, к чему речь клонит, говорю ему: «Господам и воля господская, а нашему брату то не указ. Вы мой
гость, Андрей Васильич, грубой речи вам не молвлю, а перестанем про еретицу толковать… ну ее к бесу совсем!» «Да мне, говорит, Димитрия Корнилыча жалко».
Благочинный
о. Федор Орлов, благообразный, хорошо упитанный мужчина, лет пятидесяти, как всегда важный и строгий, с привычным, никогда не сходящим с лица выражением достоинства, но до крайности утомленный, ходил из угла в угол по своей маленькой зале и напряженно
думал об одном: когда, наконец, уйдет его
гость?
В комнатах сохранялись еще следы, хотя полинялые и потускневшие, прежнего богатства Стабровских, но Лиза ничего не видела, ни
о чем не
думала, как
о желании доказать мужу свою любовь, угодить ему разумным приемом ожидаемых
гостей и заставить их сознаться, что она достойна его выбора.
Хозяин продолжал молчать и отхлебывать из маленькой плоской чашки черный, очень крепкий кофе. В глазах его мелькала улыбка. Он слушал
гостя и
думал полуиронически, полусерьезно
о том, какую роль играют у нас проекты и докладные записки там, в Петербурге, где всякий"чинуш"норовит отличиться, бьет тревогу, доказывает неминуемую гибель общества, если не послушают его.
Что значит пятьдесят шестой год! Три года тому назад никто не
думал о Лабазовых, и ежели вспоминал
о них, то с тем безотчетным чувством страха, с которым говорят
о новоумерших; теперь же как живо вспоминались все прежние отношения, все прекрасные качества, и каждая из дам уже придумывала план, как бы получить монополию Лабазовых и ими угащивать других
гостей.
«Мая 23-го (1845). Надобно ожидать другого
гостя — митрополита. Опять хлопоты, суета — за хозяйство некогда и
подумать. Вчера, впрочем, посеяно три меры проса и малость лену, а сегодня роздано жалованье, и прихватом слепил проповеденку на неделю св. отец и на случай прибытия владыки,
о котором неизвестно еще, где предполагает литургисать. Послан нарочный уведать».
Княжна Марья, сидя в гостиной и слушая эти толки и пересуды стариков, ничего не понимала из того, что́ она слышала; она
думала только
о том, не замечают ли все
гости враждебных отношений ее отца к ней. Она даже не заметила особенного внимания и любезностей, которые ей во всё время этого обеда оказывал Друбецкой, уже третий раз бывший в их доме.
Она еще не ложилась, когда приехали Ростовы, и в передней завизжала дверь на блоке, пропуская входивших с холода Ростовых и их прислугу. Марья Дмитриевна, с очками, спущенными на нос, закинув назад голову, стояла в дверях залы и с строгим, сердитым видом смотрела на входящих. Можно бы было
подумать, что она озлоблена против приезжих и сейчас выгонит их, ежели бы она не отдавала в это время заботливых приказаний людям
о том, как разместить
гостей и их вещи.
В продолжение скучного дня, во время которого князя Андрея занимали старшие хозяева и почетнейшие из
гостей, которыми по случаю приближающихся именин был полон дом старого графа, Болконский несколько раз взглядывая на Наташу чему-то смеявшуюся, веселившуюся между другою молодою половиной общества, всё спрашивал себя: «
О чем она
думает? Чему она так рада!».